Патриарх Алексий II позволял ему спорить с собой, а с ним самим кто только не спорил: от буддистов до староверов. Ректор МГУ В. Садовничий вручил ему медаль «Почетный выпускник МГУ», а рериховцы заранее шлют в ректораты и прокуратуры письма с требованиями запретить его лекции. Юрий Шевчук и Константин Кинчев называют его другом. Кто же он, человек в «спецодежде», самый молодой персонаж словаря «Философы России XIX-XX столетий», ставший и самым молодым (в 35 лет) профессором богословия в истории России, бывший самым юным пресс-секретарем патриарха, что, судя по первому (второму и третьему) впечатлению, было вершиной его «вертикальной» карьеры? Описывая себя сегодняшнего, он дает довольно емкое определение: самый крупный богослов России по размеру талии. О нынешнем месте в мире, прежде всего в мире религиозном, говорит: «Я работаю пограничником. Живу и работаю на границе двух миров — духовного и светского». Это интервью я брала со своей стороны этой границы и постаралась сделать максимально светским. Насколько это возможно при таком собеседнике — диаконе Андрее КУРАЕВЕ.
О ПОИСКОВЫХ СИСТЕМАХ
— Для каждого из нас выбор профессии — шаг архиважный. Как вы поняли, что это — ваш путь?
— По-настоящему свой путь не выбирают. Бог поставил — пошел. Это очень личное чувство, в том смысле, что не хочется делиться. У меня это было настолько радостное и резкое переживание обретения веры, что обжигало душу, руки.
— Почему резкое? Что-то случилось? Или были системные поиски?
— Если вы пытаетесь найти любовную трагедию, то ее здесь не было. Речь идет о поиске смысла, о ломке атеистических стереотипов. О поиске, правда, скорее бессистемном.
— Я почему с выбора профессии начала — хотела узнать, как у вас с… кризисом среднего возраста? То ли тренд такой, то ли книжку одну всей страной прочли, но вокруг столько людей от 25 до 60 лет включительно, которые мучаются этим делом …Быть может, знаете, как с этим бороться?
— Ну, двадцать пять — еще рано… В таком возрасте у человека другие проблемы. Насколько я его знаю, кризис среднего возраста — это когда человек переоценивает свою жизнь и начинает растождествлять себя и свою профессию, карьеру. А у меня ровно наоборот. Я понимаю, что у меня, кроме веры и служения, просто больше ничего нет. Человек я бессемейный, и с каждым годом это все тяжелее осознавать. Я смотрю и понимаю, что у меня уже могли быть внуки. С каждым годом — все более горячее отношение к малышам, но тем сильнее я понимаю, что единственное, что может оправдывать мое существование, это моя работа. Я для себя уже решил, что сменится режим моей жизни, сменится стиль моей работы. Попробую осесть в Москве, заняться более книжной работой — нормальной профессорской. Этот перелом я у себя прогнозирую.
— То есть вопрос — а зачем мне это надо? — нет-нет, а всплывает?
— Нет. Вопрос не в этом. Зачем мне это надо — я хорошо знаю. А вот формы служения могут быть разными.
— Вы проповедуете, преподаете, разъезжаете с популярными лекциями в режиме сто городов в год. А свой блог у вас есть? Сегодня это становится среди священников довольно популярным, хотя и не всегда однозначным методом миссионерства.
— Если речь идет о блоге в «живом журнале» — то нет. Но есть интернет-ресурс, мой форум — это более сложная структура и программное обеспечение, чем в блогах. И если говорить тем языком, то в месяц более трехсот тысяч хостов. Это один из самых посещаемых ресурсов русского Интернета.
ПРО УЧЕНЬЯ СВЕТ
— Одно время в Краснодарском крае прошла акция по введению в школах «основ православия». Ваше личное отношение к такому шагу, тем более совершенному в таком неоднозначном регионе как Краснодарский край?
— Именно по причине того, что мы — не главные, и надо изучать основы православной культуры в школах. Надо искать возможность сохранить эту линию культуры человечества, которому сегодняшний день посылает очень много угроз — начиная с нашего пьянства, проголливудской пропаганды и т.д. Это — естественное желание духовного самосохранения. И если эти уроки будут вестись корректно, не превратятся в уроки закона Божия, если это будут уроки культурологического знакомства, то есть без понуждения учителей и учеников к личностной самоидентификации с православием, излагаемым материалом, то этот предмет имеет право быть в школе, он будет полезен, в том числе для ребятишек нерусской национальности и неправославных. Я исхожу из того, что, если бы я жил в Казани и в школе ввели бы изучение основ исламской культуры, я бы от своих детей потребовал: ходите на эти уроки, станьте отличниками. Я хочу, чтобы мои внуки и правнуки жили в Казани, а для этого необходимо знать своеобразие этого народа, язык, обычаи, веру. Но мы слишком слабы. Однажды депутат армянского парламента, давно, лет пятнадцать назад, в беседе сообщил, что они приняли закон, запрещающий работу сект в стране: «Нас слишком мало, чтобы позволить себе еще и роскошь религиозного дробления».
ПРО НАЦИОНАЛИЗМ
— Одна из постоянно обсуждаемых тем — вопросы мусульманской экспансии. Не только в Россию, но и в Европу. А вы не опасаетесь экспансии китайской? В Америке она признана довольно серьезной геополитической проблемой…
— Слово «экспансия» я бы предпочел не употреблять в обоих случаях. Происходит естественный процесс заполнения пустоты. Пресловутые мигранты, гастарбайтеры — они ведь не виноваты в том, что приезжают, — у них много детишек и т.д. Но вопрос не только в том, почему у них много детишек, а у нас — мало? Вопрос не в том, почему они свидетельствуют о своей вере и дарят ее своим соседям? Вопрос — почему мы делаем это так лениво? Вопрос в нашей жизнеспособности.
Поэтому сейчас важно понять, что есть два национализма. Есть национализм сильных и национализм слабых. В России традиционно — национализм сильных. Мы — соль мира, мы такие-сякие. И только небольшая группа людей в Петербурге исповедовала русский национализм с позиции слабых. Это Романовы. Именно исходя из понимания слабости русских, они ввели черту оседлости, процентную норму. Из понимания того, что подведомственный им народ не способен к открытой конкуренции. Скажите, какая из национальных общин в Сочи самая дохлая — наверняка русская. И она же самая многочисленная. А поскольку мы сегодня живем в «глобальной деревне», то после распада империи СССР мы стали мгновенно меньшинством. Этническим, религиозным. И в таких условиях мы должны научиться разговаривать языком индейцев: мы — меньшинство, мы — маленькие, и поэтому требуем позволить нам сохранить что-то наше. И не важно, что это будет, — важно не пропасть, приспособиться к жизни в «глобальной деревне».
ПРО ОЛИМПИАДУ
— «Нашего» у нас немало. В стране многое на подъеме, та же Олимпиада…
— У христиан, скорее, так: позитивное отношение к физкультуре и негативное — к спорту. Все, что хорошо для здоровья, — это замечательно. А профессиональный спорт высоких достижений — это же уродство. Во-первых, пекинская Олимпиада в очередной раз показала, что современные Игры — это соревнование химиков-фармацевтов. Во-вторых, появились легионы профессиональных спортсменов, которые слишком быстро становятся инвалидами, слишком многочисленны. И есть ощущение несколько искусственной и навязанной самоидентификации, мол, как народ мы должны гордиться именно этим: допустим, достижениями боксеров. Я себя с боксерами или синхронистками мало отождествляю. Теннисисты, вообще, с чего «наши», если они давно живут и тренируются в Америке или Австралии. Для меня это не повод для того, чтобы менять мое отношение к стране в лучшую или худшую сторону. Гораздо более глубокие мотивы должны быть для того, чтобы любить страну, гордиться ею.
— Я имела в виду сочинскую Олимпиаду…
— Я был бы очень рад за Сочи, если бы удалось опустошить «олимпийский кошелек», но при этом обойтись без ледовых дворцов. Если бы дело до Олимпиады не дошло, а инфраструктура была бы построена. Но надо думать дальше: каким будет Рубикон, когда отыграют 20 дней Олимпиады и массы людей не будут знать, что дальше?
ПРО ДРУГУЮ ГРАНИЦУ
— Почему вы так жестко в своих выступлениях говорите о грузинском президенте? Возможно, он просто марионетка? Быть может, у него просто не было выбора?
— Марионетки могут быть разными. В конце концов, министр иностранных дел России — тоже марионетка. Он — госслужащий. И он должен озвучивать официальное мнение руководства государства. Но он делает это по-умному. Если ты марионетка — это еще не повод быть дураком и творить глупости. Я во время этих событий был в Киеве. Соответственно, смотрел «их версию». Украинское телевидение было обильно «снабжено» грузинским президентом и множеством его выступлений, которые на российском телевидении не прошли. Например, он заявлял: как эти осетины имеют право возмущаться! Грузия так о них заботилась! Мы для них построили столько школ, домов культуры, консерваторий, театров, мы лучшие рок-группы туда привозили! Но русские ненавидят рок-музыку, русские ненавидят все западное. Поэтому они бомбили эти консерватории.
Ты, вроде бы, президент проевропейски ориентированной страны, так держи себя в руках и язык хотя бы за зубами, очевидные глупости не говори.
ПРО ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
— Что вам будет за такое интервью? На патриарший ковер вызовут или как?
— Не думаю. Не надо представлять себе церковь в виде казармы. Единомыслие в церкви должно быть в вопросах догматических, а наши догмы о небе говорят, а не о земле. И я ведь действительно говорю не для того, чтобы хулить народ, страну. Просто чтобы что-то делать — необходимо понимать масштаб проблем, которые перед нами стоят. И эти проблемы заключаются не только в исчерпании природных запасов Сибири. Это гораздо более серьезные вещи.
Беседовала Светлана ВОЛОШИНА